…Уля же, читая его мысли и видя картинки, которые плывут перед затуманенным взором Кирилла, молча, пожив ему ладони на бедра, притянула его к себе, прижавшись к колонне! Ноги ее были раздвинуты. Глаза светились, словно внутри были лазерные лучи! Она ввела Кирилла в себя. И, встряхнув головой, как лошадка, собравшаяся брать самый большой и опасный барьер на Дерби, втиснула Кирилла в себя! Ногти ее вошли в стальные мышцы Кирилла! Кирилл потерял сознание… Нет, совсем не так, как он потерял сознание, сползая с велосипеда и погружаясь в сон, граничащий со смертью едва видимой перегородкой – отблесками мысли, видевшей прекрасное и перед собой, и за своей спиной!..
…То, что произошло с ним у колонны – ни в сказке сказать, ни пером описать!..
– Кирилл! – Прошептала Уля, застегивая ему брюки одной рукой и слегка поддерживая его, другой рукой. – То, что ты сейчас испытал, ты никогда ранее не испытывал. И, сможешь испытать только со мной… Прижав меня крепко к колонне и прижавшись крепко ко мне… Сейчас мы пойдем в Наш каминный холл, будем пить ликеры и курить гаванские сигары! Больше ты не будешь ничему удивляться: все, причал! Ты – у себя… Дома!
Уля взяла Кирилла за руку, как берет мать своего подросшего незаметно сына, и повела в Их каминный холл. Он мало, чем отличался от холла семьи Сергея Хорошко. Усадив Кирилла, все еще не пришедшего окончательно в себя, с лихорадкой мысли в голове, в глубокое кресло из лайковой белой кожи африканских газелей, Уля быстро накрыла столик и подкатила его к Кириллу. На столике были венские пирожные, ирландский молочный ликер, и гаванские сигары. Сама подготовила сигары, обмакнула их в ликер, зажгла лучиной, сунув ее в пламя камина, раскурила, и одну изящно вставила Кириллу в рот, который он, как птенец, видя, что сейчас мамка его будет кормить червяком, открыл, как «клювик». Кирилл еще не проронил ни слова! Он пассивно подчинялся Уле. А, как могло быть иначе? Эта женщина раскрыла ему еще одну дверь на распашку… в новый мир неведанного ранее блаженства, красоты, изящества… и аромата! Он машинально потягивал то сигару, то ликер. И, смотрел, и, смотрел в бездонные глаза Ули. Спроси его потом, какого цвета ее глаза? Он скажет: бездонного!..
– Кирилл! Мы создадим семью. Так, как я – старшая, а, Вика, пусть не на много, но все же младше меня, Анжела совсем еще юна, ты женишься на мне. И мы удочерим Вику и Анжелу. Я знаю, что ты крещен. Я тоже крещена Ульгучье. Нас завтра повенчают в Православной Церкви отец Андрей Уфимский… Такое имя он принял при подстриги в честь своего кумира, отца Андрея Уфимского, бывшего князя Алексея Алексеевича Ухтомского. Подвижника. Патриарха катакомбной Церкви СССР. Духовного отца святого Луки. Отец Андрей Уфимский – Первый был расстрелян за свое подвижничество чекистами в 1939 году, во дворе Ярославского НКВД… А, его родной брат, тоже монах, но, академик, лауреат Сталинской премии, всемирно известный нейрофизиолог…
– Уля! Я это хорошо знаю! А, Вика с Анжелой.., ты с ними говорила?
– Вика все знает, и, вероятно, вот сейчас рассказывает о наших с ней планах, Анжеле. Я это чувствую, я это вижу!
– Как Анжела?
– Улыбается и кивает головой в знак согласия!.. Только после всех обрядов, ты примешь леди и миледи из Лондона. Она будет просить тебя оставить их в Замке. Почему, расскажет сама. Нам нужно будет найти ей мужа… У тебя есть еще один живой друг, не так ли?
– Миша Голицын. Он из рода Васильевичей. Его предок, Василий Васильевич Голицын был претендентом на царский трон… Да, я вижу, ты все знаешь! Но… Откуда?
– Я так ВИЖУ… родной! Однако, как говорит мой крестный отец, шаман православный Ульгучье, пора спать! Сейчас я отведу тебя в душ, ополосну твое крепкое тело, и уложу в нашу кровать в нашей комнате. Интерьер ее я покажу тебе после венчания… Вызывай Мишу, скажи ему, что, как ты обещал ему в ранней юности, так сейчас и сделаешь: вернешь ему все его титулы и в придачу дашь Мише красавицу-невесту, графиню Англо-Саксонскую. Она, правда, ни о чем еще не догадывается! Предоставляю тебе самому… все сделать лучшим образом. У тебя, я знаю, все получится. А, вот с миледи… Мрак! Ничего не вижу!
– Может, родная женушка, видеть не хочешь? Сколько миледи годков-то?
– Да осемнадцать, как стукнуло! Не бойся – совершеннолетняя… стерва!
– Ой ли? Так уж и стерва?
– Стерва, батюшка, стерва! Сам скоро увидишь! Готовься… И без нее… хлебнешь…
– Не пытайся меня пугать! Меня уже Шарлотта подготовила… Знаю: худшее впереди! Но, как говорила моя соседка, инвалид 1 группы по шизофрении, и за самыми черными тучами всегда есть яркое солнышко…
Глава 20. У каждого своя березка. Или: снова к вопросу от tabula rasa53
«…Without even touching him»54
«In the depth of my soul there is
A wordless song – a song that lives
In the seed of my heart»55
(Khalil Gabran)
«Tenderness and kindness are not signs of weakness and despair, but manifestations of strength and resolution»56
(Kahlil Gibran)
«A woman who is convinced that she deserves to accept only the best challenges herself to give the best. Then she is living phenomenally…»57
«…I believe that as much as you take, you have to give back. It’s important not to focus on yourself too much…»58
…I am too intelligent, too demanding, and too resourceful for anyone to be able to take charge of me entirely. No one knows me or loves me completely. I have only myself…
«…Forget safety.
Live where you fear to live.
Destroy your reputation.
Be notorious»59
(Unknown)
– …У тебя завтра тяжелый и ответственный день, – тихо сказала Ульяна, гладя тело Кирилла ладонью, как будь то, разглаживала его «заросли» на груди животе и ниже, – расслабься и спи! И не реагируй на меня. Я сделаю все, чтобы ты спал крепко и безмятежно!
– Хорошо, родная! Последний вопрос: что это значит, то ты меня гладишь только одними ладошками, то, только одними кончиками пальчиков, а, то, ладошками и пальчиками?
– Я тебя глажу и рисую… твой покой… Спи, родной! У нас все получится!
– Уже сплю… Засыпаю и сплю…
Уля легонько взяла мошонку и член в свои руки, склонившись над Кириллом и накрыв его своими чудесными волосами, легкими, как снежинки в феврале в России. И, душистыми, как луга в Чохе. Потом начала медленно сосать, погружая член глубоко в себя, чуть касаясь его губами. Спуская, Кирилл провалился в темноту и покой.
…Они лежали на огромной кровати, матрас которой был наполнен нана-песчинками из Балтийского янтаря. Такой матрас совсем не оказывает никакого давления на кожу. Он сейчас во всех реанимациях для больных с ожогами свыше 75% кожи. И, такие больные, только благодаря балтийскому янтарю и нана-технологии, выживают. А, здоровые люди, лежа на этих матрасах, чувствуют и невесомость, и полеты. Во сне и наяву…
…Кирилл проснулся от поглаживания его могучего торса ладонями и пальчиками Ули. Открыв глаза, он увидел, что она склонилась над ним. Увидел сквозь паутинку ее волос.
…Увидев, что он проснулся, Уля поцеловала Кирилла в губы. Тихо и нежно…
– Вставай, иди на утренние процедуры! Завтрак уже готов…
– Шведский стол или «континентальный»?
– Справа – шведский стол, слева – «континентальный», – улыбаясь, ответила Уля. – Иди один. Обязательно поплавай минут пятнадцать, не более. Я буду ждать в столовой…
– Как скажите, княгиня!
– Сначала в Ратушу, а, потом в Церковь. Наш батюшка буквоед: без штампа в паспорте венчать не будет!
– Кто свидетели?
– Альфред с аббатисой. Аббат воздерживается входить в нашу Церковь. Кардинал, все-таки… Но, в Ратуше он будет тоже свидетелем. Потом очень короткий праздничный стол. Грумы уже в ливреях…
– Грум – это слуга, сопровождающий верхом карету…
– Представь, что ты меня везешь в Ратушу в карете!
– Понял! С твоим воображением мне не состязаться!
…За столом, потягивая «Майский отборный» чай из России, и вкушая свежие, еще с пыла жара, пироги с лососиной, зеленым луком и рисом с яйцами, Кирилл, вдруг задумчиво взглянул на Ульяну, и любуясь ее женским великолепием, спросил:
– Уля! Мне так хорошо с тобой, и так легко… А, ведь мы знаем друг друга меньше суток! Как ты это себе объясняешь?
– Кирилл! Художник ничего не объясняет. Он просто рисует то, что предстает перед его внутренним взором! Один – Аленушку на сером волке. Другой – черный квадрат. Третий – разложенное на треугольники лицом… Я не хочу философствовать… Но, могу сказать словами Льва Толстого – «Рано или поздно мы начинаем видеть в близких и дорогих нам людях их душу, а не лица… Театр заканчивается, маски сбрасываются…» Для меня ты давно, если не с рождения, знаком, ибо ты – во мне!.. Пусть не будет тебе обидно: но, ты и Сергей – одна душа… Я знаю тебя давно…»
– А, моя душа… Это Лера, Вика и Анжела? Или – все женщины, с которыми я был близок?
– Думаю и так вижу – живые женщины не в счет. Но, и они в тебе с рождения… Мы не можем не то, что общаться с кем-то, кто не в нас, но и даже видеть его…
